Архитектура может защищать — и точно так же исключать, разделять, организовывать и разобщать. Раньше стены строили, прежде всего, для защиты, нынче их строят, в первую очередь, чтобы оберегать свои привилегии. Это четко проявляется в тех стенах и ограждениях, которые возводятся по всему миру — в том числе и в Баренц-регионе.
Мы ехали на машине к востоку от местечка Торнет, когда мой мобильный жужжанием просигналил о пришедшем сообщении от оператора связи «Комвик». «Добро пожаловать в Россию!» – гласил текст. Стоимость разговоров – 6,95 кроны в минуту. Я отключила передачу данных в роуминге, когда асфальтированная улица, по которой мы двигались, превратилась в гравийную дорогу. В направлении Баренцева моря расстилался туманный ландшафт. Джип, полный военных, обогнал нас, пока наш маленький, взятый напрокат автомобиль, с трудом пробирался через большую лужу. Накануне всю ночь шел дождь.
На самом деле на территорию России мы не въехали, однако ошибка телефона, похоже, отражала мою собственную растерянность. Я видела, как вдалеке норвежский ландшафт совершенно незаметно переходил в российский: та же тундра, те же сосны и те же фьорды. Порою виднелась колючая проволока, – единственный указатель на то, что я нахожусь в пограничной зоне, – но нередко она внезапно заканчивалось. Иногда какой-нибудь водный поток представлял собой несколько размытую линию границы. И где-то хорошо укрытая соснами и березняком пряталась двухсотметровая стальная изгородь.
Архитектура насилия
В 2015 году сирийские и афганские беженцы пробрались в Норвегию из России по так называемому «арктическому маршруту». В законе сказано, что государственную границу нельзя пересекать пешком, в то же время противозаконно подвозить чужих в автомобиле, но там ничего не говорится о велосипедах. В результате – около пяти тысяч ходатайствующих о предоставлении убежища и целая гора велосипедов у пограничного пункта Стурскуг недалеко от Киркенеса в Норвегии. Пару лет спустя у этого пункта была установлена пограничная стальная изгородь длиной двести и высотой три с половиной метра.
“Мы модернизируем систему безопасности, чтобы повысить готовность и улучшить возможность контролировать надзор за тем, кто проникает на территорию нашего королевства”
Андерс Анундсен, министр юстиции Норвегии
Хотя больше беженцы на этот контрольный пункт не прибывали, а общая протяженность границы между Норвегией и Россией – сто девяносто шесть километров.
Часто говорят, что основополагающая функция архитектуры – это защита, как показано на знаменитой иллюстрации на обложке книги Марка-Антуана Ложье «Эссе об архитектуре»: две ветви дерева, сведенные вместе и образующие пологую крышу – “the primitve hut”(примитивная хижина (англ.)). Однако архитектура может защищать и укрывать, но точно так же она может исключать, разделять, организовывать и разобщать. Это явно находит свое выражение в тех пограничных стенах, возведение которых мы наблюдаем по всему миру. И если раньше такие стены строились, прежде всего, для защиты от военной угрозы, то сегодня они, в первую очередь, возводятся, чтобы оберегать собственные привилегии, сдерживая потоки мигрантов – там, за пределами. Американский философ Ноам Хомский описывает это явление как наиболее агрессивную форму архитектуры. Он имеет в виду, что основа пограничных стен -подобных той, что возводится между США и Мексикой, да и большинству границ -лежит в насилии, и поэтому их архитектура есть архитектура насилия. Ее насильственность рождается из неизбежного разделения внутренней и внешней сторон. Иными словами, строя стену, ты одновременно определяешь, кого считаешь достойным «защиты», а кого намереваешься не впускать.
Однако пограничный ландшафт Норвегии усиливается не единственно физическим препятствием в виде стальной изгороди и более строгим пограничным контролем. Погранологи все чаще говорят о демаркации границ, простирающейся далеко от линии госграницы как таковой – вглубь территории. Это осуществляется с помощью датчиков движения и видеокамер или пограничных дозоров, патрулирующих огромные приграничные районы. Вблизи норвежской границы меня никогда по-настоящему не покидает чувство, что за мной наблюдают. Жарю ли я сосиски на гриле на берегу озера Нейтиярви или после сауны окунаюсь в озеро Ваггатем – они появляются: мужчины и женщины в форме сливающегося с ландшафтом защитного цвета. Это называется «тактическая инфраструктура». Задача – в точности как со стенами и заборами: либо совсем отпугнуть мигрантов, либо заставить их выбирать другие, более опасные пути.
Сторожевая башня для защиты от натиска с востока
Граница между Россией и Норвегией была установлена в 1826 году, но еще много лет потребовалось, чтобы две страны привыкли и приспособились к ее новым очертаниям. Лишь в 1851 году деревушка Гренсе Якобсэльв в месте, где граница упирается в море, стала постоянным норвежским поселением. Однако яростные столкновения между норвежскими и русскими рыбаками за право промысла продолжались.
На российской стороне границы уже прочно обосновалась русская православная церковь в виде, в частности, храма Бориса и Глеба, возведенного вблизи устья Пасвикэльвена. Чтобы обозначить рубеж и норвежское присутствие в регионе, парламент страны оплатил строительство евангелическо-лютеранской часовни в Гренсе Якобсэльв: считалось, что русские с бóльшим уважением относятся к храмам и часовням, чем к чему-либо еще. Архитектура часовни, построенной из местного камня, со своими простыми неоготическими формами стала отражением западноевропейского идеала того времени. Этот малый храм разместили на небольшом пригорке на фоне скальной стены, его было хорошо видно и с моря, и с российского берега пограничной реки. Шпиль вздымался высоко к небу, прекрасно различимый с большого расстояния. Часовня была освящена в 1869 году, чтобы, согласно замыслу, стать «сторожевой башней, защищающей от натиска религий с востока». Несколькими годами позже король Швеции и Норвегии Оскар Второй прибыл на границу, чтобы принять участие в богослужении, и тогда часовне присвоили имя – она стала часовней короля Оскара. Это было символическим актом – как, собственно, и сама часовня и ее архитектура – в деле укрепления границы страны с Россией. Потому что все, кто желал продемонстрировать свою власть и оставить след в истории, во все времена воздвигали памятники и монументальные здания, причем охотнее всего из тяжелого серого камня – как часовня имени короля Оскара.
Изменчивая архитектура
Сильный контраст архитектуре, старающейся укрепить границы, составляет другая строительная традиция, также присутствующая в норвежском приграничном ландшафте, хотя и несколько сокрытая от глаз. Среди саамов северной Норвегии язык, культура, история – и в не меньшей степени традиции строительства – всегда были объединяющими элементами, независимо от государственных границ в регионе. К сожалению, столетия колонизации и угнетения привели к тому, что следы строительного искусства саамов – как в старинной, так и в современной скандинавской архитектуре – во многом стерлись, затушевались.
Единой традиции зодчества у саамов тоже нет – она развивалась в зависимости от окружающих природных условий и источников питания. При этом общим для саамских строительных традиций является способность адаптироваться к ландшафту: они учитывают природу, климат и местные материалы. Традиционные саамские постройки не используют больше материала, чем необходимо, и оставляют после себя мало следов, когда их покидают или перевозят: зачастую единственный признак того, что здесь стояло саамское жилище, это круг из камней, ограничивавший очаг.
Часто упоминаемый пример такого типа строительных технологий кочевников – саамское жилище «лавву» (lávvu). Это традиционная саамская вежа, представляющая собой шатровую конструкцию из прямых жердей, нижние концы которых образуют круг, покрытых шкурами или тканью. Пример более стационарного жилища – «гоахти» (goahti). Гоахти похоже на лавву, но оно больше, устойчивее и покрыто деревом, травой (дерном) или шкурами. В точности, как и гоахти, «гамме» (gamme) – еще одна форма полустационарного жилища, которой часто пользовались прибрежные саамы. Каркас гамме состоит из гнутых деревянных стоек, образующих купол, который покрывается торфом. Такое здание совершенно сливается с ландшафтом.
Саамы и по сей день используют вежи-лавву, когда становятся лагерем или пасут оленей. Другие включают традиционные конструктивные элементы – такие как, например, торфяные крыши – в свои здания. Наблюдается тенденция дополнять крупные проекты символами саамской идентичности, особенно каноническим силуэтом лавву. Здание тинга (парламента) саамов Норвегии – особенно яркий тому пример. Но, как отмечает саамский архитектор Йоар Нанго, сегодня не существует саамских учреждений, спроектированных и оформленных саамскими же архитекторами. Изучая вопрос о том, как формировался архитектурный облик населенных пунктов, где ныне живут саамы, он обнаружил, что имеет место большое количество лавву-подобных зданий – всё, от библиотек, ресторанов и отелей до торговых центров и железнодорожных вокзалов. Это, по словам Йоара, устаревший взгляд на то, чем является и какой может быть саамская архитектура. Он полагает, что саамы обладают ценнейшими знаниями о том, как следует подходить к окружающему ландшафту и местным материалам. Эти знания можно было бы использовать в качестве отправной точки для развития архитектуры и дизайна в регионе.
Потому что дом – это не просто здание, не одна лишь защита. Возведенные структуры не только формируют людей, живущих в них, они являются и мощными проводниками идентичности и ценностей. И на этом поле изменчивая, гибкая и изобретательная саамская архитектура может бросить вызов монументальным и статичным пограничным стенам и храмам западных архитекторов.
Автор текста и фото – Юханна Бартель
Перевод на русский язык Германа Иванова
