Драка на мосту, женщина, забывшая родной язык, почивший дед… Картины в нашей памяти устанавливают связь между прошлым и будущим — архив ностальгии.
Поездка вдоль Турнеэльвен –
поездка сквозь воспоминания,
поездка между живыми и усопшими.
В устье реки: Хапаранда.
На том берегу: Торнио.
8 км к северу: Нижняя Вояккала.
На том берегу: Ала-Вояккала.
15 км к северу: Куккола.
На том берегу: Куккола.
25 км к северу: Карунги.
На том берегу: Карунки.
71 км к северу: Эверторнео.
На том берегу: Юлиторнио.
Воспоминание №1
Мост, Хапаранда-Торнио
08.07.1972
”On tyyni nyt ei tule nyt, on tuuli nyt jo tyyntynyt”
Дело было в начале 70-х. После визита в Торнио мы возвращались пешком по мосту. Этот мост представлял собой потенциально опасное место, потому что именно на нем сталкивались компании, шедшие встречными курсами, и могло дойти до драки. А убежать было фактически некуда. Нас было несколько парней из Хапаранды, и вот мы наткнулись на компанию финских ребят, один из которых был изрядно пьян и начал нас задирать. И я ведь знал, что это за пацан, — не то чтобы я был с ним лично знаком, но где-то почти что… Вдруг он вытащил нож и сказал моему двоюродному брату что-то вроде: «Ты финн или швед?», и тот ответил: «Я — швед», но сказал он это по-фински, а парень поднял свой нож и закричал: «Так ты финн или ты швед?». Мой брат попытался убежать, но оказался прижат к перилам моста и, в конце концов, запричитал: «Я — финн, я — финн, я — финн».
Воспоминание №2
Pappilanpankki
14.05.1969
Kuu kiurusta kesää,
Puoli kuuta peipposesta,
Västäräkistä vähäsen,
Pääskysestä ei päivääkään
Помнится, мой отец и тетка рассказывали наизусть стишок, в котором говорилось о том, насколько приблизилось лето в зависимости от того, какие перелетные птицы уже прилетели в наши края. Но я помню только две последние строчки. Первые две я так и не уловил, они были почему-то сложнее для меня. Я так толком и не понял, что за птица называлась «киуру»[1], слышал не раз слово «пейппонен»[2], но, как видно, не усвоил, что это зяблик. Зато знал, что «вястярякки»[3] — это трясогузка, которая прилетала к нашему домику и бегала, покачивая хвостом. А «пяяскюнен»[4] — ласточка, эту я тоже знал.
Словарный запас финского у меня маловат. Я замечал это, когда спорил с батей: у него всегда было преимущество, потому что он владел языком. Помню, собрался как-то написать одной девчонке письмо по-фински, так пришлось его спрашивать о многих словах, которых я не знал. Это, типа, как «я знаю финский язык, но я не знаю финского». Жаль, конечно, но я не могу выразить свои мысли по-фински так же хорошо, как по-шведски. Да и откуда вдруг? Для этого мне надо было ходить в финскую школу. Если бы родители были, скажем, более целеустремленными, они могли бы мне сказать: «Можешь учиться в шведской школе, но после обеда будешь ходить к своей тетке и разговаривать с ней по-фински». Были бы мы более знатного рода, они бы, возможно, так и сделали бы.
[1]Kiuru (фин.) – жаворонок
[2]Peippo, peipponen (фин.) – зяблик
[3]Västäräkki (фин.) – трясогузка
[4]Pääsky, pääskynen (фин.) – ласточка
Воспоминание №3
Улица Фабриксгатан[1], Хапаранда
26.11.1951
[1]Fabriksgatan (шв.) – Фабричная (Заводская) улица
Hevonen – это «лошадь»
Pappi – это «пастор»
Suola – это «соль»
Mallas – это «солод»
Kylmä – это «холодно»
Kaikki – это «всё»
Помню слова родителей: «Наши дети не должны говорить по-фински. Им нужно ходить в шведскую школу и учить шведский язык». Они считали, что раз уж мы живем в Швеции, то и говорить должны по-шведски. Мама очень старалась и дома разговаривать с нами, детьми только по-шведски, хотя между собой родители могли общаться на финском. Помню, что я полагала, будто могу говорить по-фински, но когда лет в четырнадцать начала работать в магазине, оказалось, что я ни шиша не понимаю. Стояла там, как дура, и понятия не имела, о чем люди говорят. Возможно, это еще зависело и от того, что они говорили на стандартном финском, не знаю. По-шведски репчатый лук называется «лёк» (lök), на меянкиели[1] этот овощ зовется «лёкиа» (lökia), а по-фински — «сипули» (sipuli), это же что-то совсем иное. Пожалуй, я никогда и не знала финского языка. Неплохо понимала меянкиели в детстве, хотя сама на нем и не говорила. Ну и когда не живешь в тех краях, знание языка уходит. Если посмотрю по телику какую-нибудь финскую программу, то совершенно не пойму, о чем там идет речь. Я, пожалуй, не так уж и много могу рассказать на эту тему.
[1]Меянкиели (фин. meänkieli, «наш язык»), или торнедальский финский (шв. tornedalsfinska), или меянкиельский язык — один из диалектов финского языка или свой собственный язык, получивший официальный статус языка меньшинств в Швеции.
Воспоминание №4
Река Керясйоки
01.09.1944
”Haaparanta on käpykylä verratuna Tornioon”
Торнедальский диалект, да и финский, как таковой, тоже — это же язык, которого немного стыдятся, как бы признак низшего сословия. Многие от него дистанцировались — возможно, под влиянием родителей, которые давали понять, что это, мол, не важно и не нужно. Ну и ты, конечно, этим языком не интересовался до тех пор, пока не становилось слишком поздно. Этакое странное презрение к собственному языку, связанное с тем, что быть деревенщиной вроде как зазорно, человеку стыдно показывать свои деревенские корни, он при этом чувствует себя как бы гражданином второго сорта.
Мама одного приятеля рассказывала, как она в первый день пришла в школу. Учительница говорила по-шведски, и девочка ни слова не понимала. Но человек ведь всему учится… Так было, во всяком случае, в сельской местности. Уже взрослой она была с сестрой в Лулео, и когда та начинала говорить на финском или меянкиели, сама же ее одергивала: «Ты что, не можешь говорить по-шведски?!»
Воспоминание №5
Баскетбольная площадка, набережная-променад в Хапаранде
05.06.2020
”Idästä ikuinen helle”
Сам я ведь финн, так что ничего негативного в моих словах нет, однако финнам потруднее выучивать другие языки. И еще вот, наверняка, именно после войны они стали как бы более закрытыми или патриотичными, ну или как это назвать.
Но сюда приезжает очень много финнов. Нам ведь туда ездить нельзя, а они приезжают. Направляются в «Снюсгроссен», затариваются снюсом и везут домой — на продажу или «для собственного пользования». Правда, я слышал, что раньше больше было всякого. Это еще до меня было, но слышал, что они дрались тут, у моста, что заявлялись финские шайки и здесь они сталкивались. Когда это происходило, точно не знаю, но слышал об этом, когда был маленьким, — так что, думаю, лет 20-30 назад. Помнишь чемпионат мира по хоккею и всякое такое? Тут, знаешь, если Швеция выигрывала, шведы ехали на финскую сторону на своих машинах со шведскими флагами, а все финны офигенно злились.
Воспоминание №6
Улица Скумакаргатан[1], Хапаранда
19.03.1984
[1]Skomakargatan (шв.) – Сапожная улица
”Vilu ja nälkä tappelivat”
Напрямую никто тебя не называет «чертовым чухонцем» — скорее намекают по-разному. Когда я работал в газете «Хапарандабладет», одна финская переводчица как-то купила кофе, и девушка, работавшая там же наборщицей, сказала: «Глянь-ка, вон эта идет с финским кофе», как будто финский кофе гораздо хуже шведского. И такие вещи происходили частенько, колкие замечания так и летали. Один парень из параллельного класса, сидя в пиццерии, жаловался вслух, что в Хапаранде от финнов не продохнуть, хотя у самого была финская фамилия. Если выражаться побрутальнее, можно сказать, что шведы задирали нос перед финнами, а финны этих шведиков били по их сопаткам.
Когда меня в Финляндии обозвали «хурри»[1], было все же не так обидно. Откуда-то было чувство, что я лучше справлюсь с ситуацией, что моя принадлежность к шведам придавала какой-то силы. А вот если подвергаешься нападкам как финн в Хапаранде, то бывает офигенно тяжело. В таких случаях, наверное, думаешь: «Шведом быть лучше», — сидит такая мыслишка где-то глубоко. Думаю, оно есть — это вот чувство, что если ты родом из Швеции, так это чуточку покруче будет.
[1]Хурри (фин. hurri) — пренебрежительное название финляндских шведов.
Воспоминание №7
Улица Стургатан[1], Хапаранда
14.12.1993
[1]Storgatan (шв.) – Большая улица
”Potkasi tyhjää”
Помню, когда умер дед. Мне было четыре года, когда он внезапно отдал богу душу прямо в мебельном магазине Вальстрёма на улице Стургатан в Хапаранде. У него случился инфаркт, и он скоропостижно скончался. На похоронах, помнится, я старалась заглянуть в гроб, чтобы удостовериться, что это действительно мой дедушка в нем лежит. Еще помню, я подумала: «Мне бы надо печалиться, а я как-то не очень расстроена: все равно я не могу с ним поговорить, ведь он только по-фински умеет». Из моего поколения никто не говорит на финском. Когда я спрашиваю отца, почему он нас не научил, он отвечает, что ему казалось, смысла в этом нет. С его точки зрения, было бы неестественно пытаться разговаривать с нами по-фински, потому что он подзабыл язык после переезда из Хапаранды, а почти все наши финские родственники умерли, так что не с кем нам было разговаривать.
Автор – Линн Анжу
Перевод на русский язык Германа Иванова